М. Болтунов
Поражение в русско-японской войне 1904-1905 годов дорого обошлось России. Геополитический баланс был нарушен. Санкт-Петербург потерял часть своих позиций в Тихоокеанском регионе. Престиж империи на мировой арене был подорван. Произошло резкое снижение военного потенциала.
Внутриполитическая обстановка характеризовалась нарастанием дестабилизирующих процессов, которые в конечном итоге привели к революционным выступлениям 1905–1907 годов. И хотя выступления эти были подавлены, от полученного удара царизм уже не оправился. Через десять лет династия Романовых падет.
Война выявила возросшее значение экономического и морального факторов, потребовала массового производства вооружения и боеприпасов. Изменились способы ведения боевых действий в связи с появлением массовых армий. Произошло насыщение войск новыми техническими средствами. Все это в комплексе предъявило повышенные требования к организации и ведению разведки как в военный период, так и в мирное время.
«России необходим мир и внешний покой, по меньшей мере, на 20–25 лет, — говорил премьер-министр империи Сергей Витте, — в течение которых она сконцентрировала бы усилия на внешнем устроении и восстановлении военного потенциала». Но прав был поэт Александр Блок: «Покой нам только снится». История не отпустила России и половины срока. Однако, и за это время были проведены военные реформы 1905-1912 годов.
В июне 1905 года была учреждена должность начальника Генерального штаба. Он подчинялся царю, с правом личного доклада. Не прошло и недели как было объявлено о формировании Главного управления Генерального штаба (ГУГШ).
В ноябре 1908 года Главное управление Генерального штаба было введено в состав военного министерства, а начальник Генштаба подчинен военному министру.
Через два года была принята новая структура ГУГШ. Начиная с 1910 года задачу организации и ведения военной разведки в России осуществляло особое делопроизводство отдела генерал-квартирмейстера (ОГенквар) Главного управления Генерального штаба. В таком виде ОГенквар сохранился практически до начала Первой мировой войны.
Военные реформы 1905–1912 годов сыграли большую роль в дальнейшем развитии нашей разведки.
Важнейшей составляющей деятельности военной разведки являлись заграничные поездки с разведывательными целями. Но если раньше львиную долю таких командировок составляли военно-научные экспедиции, военно-дипломатические миссии, рекогносцировки, то теперь офицеры направлялись за рубеж под предлогом изучения и совершенствования знаний иностранных языков, под видом отпусков, для посещения родственников, в туристические поездки, на охоту, на маневры иностранных войск.
Случались, конечно, редкие экспедиции, которые снаряжались, например, по приказу начальника Генерального штаба. Именно так произошло весной 1906 года, когда полковник Карл Густав Маннергейм, вернувшись с войны, получил приказ «совершить поездки из русского Туркестана через Западный Китай… вплоть до Пекина».
Начальник Генерального штаба Федор Палицын так объяснял цель разведэкспедиции полковнику Маннергейму: «Китайские реформы превратили Поднебесную в опасный фактор силы. Вам предстоит совершить строго секретную поездку из Ташкента в Западный Китай, провинции Ганьсу, Шэнси. Продумайте маршрут и согласуйте его с Васильевым».
Маннергейму предстояло составить карты дорог, по которым он будет следовать, оценить их военное значение, подготовить доклад о населении, природных богатствах, изучить настроения малых народностей, проживающих на северо-западе страны.
Разумеется, принадлежность полковника сохранялась в тайне. Он выдавал себя за шведского подданного, который участвует в научной экспедиции французов под руководством Поля Пеллио. Для конспирации письма Карла Густава переправлялись в Россию через Швецию.
Будущий маршал Финляндии успешно справился с поставленной задачей. Он проехал 14 000 километров, нанес на карту многие пути и дороги, составил планы двух десятков китайских городов, где стояли войска, привез в Петербург 2 тысячи древних китайских манускриптов, более 1 300 фотоснимков и дневниковых записей.
Итогами азиатской разведэкспедиции остались довольны и Генштаб, и русское географическое общество.
Однако подобные длительные экспедиции практиковались все реже и реже. Военному ведомству нужен был результат скорый и точный, ориентированный на сугубо боевые и военно-технические вопросы. А это означало, что нужны иные формы и методы добывания развединформации.
В командировки за рубеж выезжали в первую очередь опытные сотрудники центрального разведывательного аппарата ГУГШ, а также разведотделений штабов военных округов. Связано это было с тем, что офицеры, которых направляли за границу Главное инженерное и Главное артиллерийское управления, не имея опыта разведработы, нередко попадали в сложные ситуации. Их обвиняли «в излишней любознательности», а порою — и в шпионаже. Так случилось, например, с делопроизводителем-артиллеристом капитаном Костевичем, который знакомился с деятельностью германских оборонных заводов. Он был арестован и осужден. Пришлось вмешаться лично императору и обменять Костевича на такого же незадачливого германского шпиона.
Под чужим именем
В 1911 году в Австро-Венгрию командировали делопроизводителя Главного управления Генштаба полковника Александра Самойло и его помощника капитана Сергея Маркова.
Окончив Академию Генерального штаба, они служили в составе разведотделений округов, потом в ГУГШ. Самойло к тому же хорошо знал Австро-Венгрию, поскольку бывал здесь в разведкомандировках в 1903 году.
Сергей Марков проходил службу в должности помощника старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа. Позже был назначен в Петербург, в Главное управление Генштаба.
В это же время в Германию выехал еще один помощник делопроизводителя ГУГШ подполковник Николай Раша.
Позже в своей книге «Две жизни» Александр Самойло будет вспоминать, что загранкомандировки «носили двоякий характер: одни вызывались официальными приглашениями соседних правительств (главным образом во Францию) на условиях взаимности, другие были негласными…, даже по чужим паспортам».
Вот по таким чужим паспортам Самойло и совершал поездки не только во Францию, Австро-Венгрию, но и в Германию, в Англию. В путешествии по британским островам он выдавал себя за историка, который пишет монографию о жизни Марии Стюарт.
В этих поездках Александр Александрович встречался со своими тайными агентами, а также изучал театр военных действий, боевую подготовку армий вероятных противников.
«В случае обнаружения подлога, — пишет полковник Самойло, — негласные командировки грозили, конечно, большими неприятностями не только для меня лично, но и для наших министерств — военного и иностранных дел. Успех здесь зависел от моей предосторожности, предусмотрительности, ловкости».
Иногда случалось и по-другому. В 1911 году русский военный агент в Германии запросил разрешение в прусском военном министерстве для подполковника Раша присутствовать на военных маневрах. Германское ведомство согласилось, но поставило условие допустить прусского офицера на русские учения. Агент отозвал свою просьбу, сославшись на то, что Раша болен и не сможет приехать. Каково же было удивление немцев, когда они обнаружили, что больной Раша под чужим именем въехал в Германию и присутствовал на учениях 23-й дивизии в Парне. Более того, разоблаченный немецкой полицией, он еще находился некоторое время в качестве гостя русского военного агента.
Наряду с выездами офицеров ГУГШ за границу направлялись лучшие выпускники академии Генерального штаба. Как правило, длительность таких командировок была ограничена одним годом. В 1906 году во Францию отправилось два «академика» — капитаны Николай Половцев и Алексей Игнатьев. Начальник Генерального штаба Федор Палицын поставил перед ними конкретную задачу: изучить организацию, силы и средства связи французской армии. Генерал считал, что одной из причин поражения русской армии в войне 1904 -1905 годов была плохая организация связи.
Кроме годовых поездок для выпускников академии организовывались стажировки офицеров в союзных французских войсках, командировки с целью изучения военно-технических вопросов. В иные годы количество командированных русских офицеров исчислялось несколькими десятками.
На восточном направлении тоже старались отправить офицеров за границу. Правда, здесь все обстояло значительно сложнее. В 1907 году два представителя России убыли в Китай и Японию. Однако до войск их так и не допустили. Пришлось ограничиться совершенствованием языка.
Стажировались за рубежом и слушатели старших курсов Восточного института во Владивостоке, а также офицеры курса восточных языков при Министерстве иностранных дел.
Однако самой популярной формой разведработы после русско-японской войны 1904–1905 годов стали как официальные, так и тайные поездки офицеров на маневры иностранных войск. Правда, были они весьма хаотичными и бесплановыми. Выезжали на учения офицеры как из центра, так и из округов. Отмашку давал, как правило, военный агент. Он сообщал о предстоящих маневрах в стране пребывания. После этого готовились списки командированных, которые проходили утверждение на высоком уровне.
«По одному на каждую из шести дивизий»
Особое внимание уделялось, прежде всего, учениям вероятных противников — Германии и Австро-Венгрии. Сюда выезды были обязательными, привлекались офицеры всех уровней военной разведки: ГУГШ, округов, а также командированные под любым предлогом — от личных отпусков до курсов совершенствования иностранного языка.
Сложность была в следующем — по дипломатическому протоколу на маневры приглашалось, как правило, один-два иностранных представителя. Автоматически одно из мест доставалось военному агенту, другое — офицеру Главного управления Генштаба. Остальные должны были ехать «частным образом, под личную ответственность». А желающих порою набиралось до 7–8 человек. Разведчиков можно было понять: хотелось к каждой дивизии приставить по нашему человеку. Таким образом, количество «соглядатаев» на маневрах постоянно увеличивалось. В 1907 году в Германию и Австро-Венгрию прибыло четыре офицера Генерального штаба, а в следующем 1908 году — уже восемь. Тут были представители ГУГШ, Виленского, Варшавского, Киевского округов, а также командированный в Кассель для изучения языка. Старались послать офицеров под разными прикрытиями: корреспондентов военных газет, а то и просто под видом «саратовского помещика на отдыхе».
Летом 1908 года военный агент в Берлине Александр Михельсон сообщал в ГУГШ: «Полагалось бы в последнем случае, т. е. если разрешение не будет получено, не ограничиваться пятью, а можно послать и больше, желательно было бы послать семь; по одному на каждую из шести дивизий и одного для связи… Желательно командировать на эти маневры несколько офицеров из Виленского и Варшавского военных округов. Если они будут осторожно записывать, то даже если их узнают, едва ли их постигнут большие неприятности».
Словом, концентрация офицеров разведки на маневрах войск Германии и Австро-Венгрии неуклонно росла.
Впрочем, все это видела и понимала контрразведка в названных странах. Наши противники тоже хотели побывать на маневрах русской армии. Тот же Михельсон быстро выяснил, кого хотят прислать к нам немцы. «Полковник Лауэнштайн личность у нас хорошо известная, — писал Александр Александрович, — он долгое время был у нас военным агентом в Петербурге, а затем сделал в штабе генерала Куропаткина Маньчжурский поход русско-японской войны… Это человек умный, спокойный, честолюбивый, хитрый, ловко приноравливается к своему собеседнику, чтобы разузнать у него побольше. Сам проговаривается очень редко, ловко и быстро, понимая замаскированный смысл поставленного ему вопроса. Говорит очень хорошо по-русски…»
Именно поэтому делопроизводитель 1-го обер-квартирмейстера Главного управления Генштаба Николай Монкевиц в своем рапорте доложил: «Приглашение на наши маневры офицеров германской армии признается ныне нежелательным…»
Коллега Монкевица Оскар Энкель высказался еще определеннее: «Допущение поименованных германских офицеров на маневры наших войск в настоящее время… представляется не только не желательным, но и опасным».
Оба разведчика в своих докладах называют одну причину: наша армия находится накануне реорганизации и сильно уступает войскам первоклассных западно-европейских государств.
К мнению своих офицеров прислушался российский император и принял верное решение: приглашение германских офицеров на наши маневры отклонить.
Дабы не раздражать немцев на германских маневрах 1909 года присутствовал только военный агент Михельсон.
«Сбор военных сведений затрудняется»
Впрочем, и само отношение русской военной разведки к поездкам офицеров на учения к тому времени изменилось. Во многом этому способствовало мнение разведотделения Киевского военного округа. Нельзя сказать, что офицеры киевского разведоргана отказывались бывать на учениях вероятного противника, но имели на этот счет свое, отличное от других суждение.
Главным «закоперщиком» выступал руководитель окружной разведки полковник Александр Самойло. Он считал, что наблюдение за маневрами австро-венгерской армии не дает существенных результатов, т. к. австрийские власти неусыпно следят за каждым русским офицером. Надо сказать, что к мнению своих подчиненных Главное управление Генштаба прислушивалось и внимательно реагировало на их критические замечания. К тому же как Самойло, так и его последователь на посту начальника разведки округа полковник Михаил Галкин опирались на реальные факты. Так Михаил Сергеевич говорил, что «русских офицеров в Австрии задерживают и притом без всяких причин».
Есть более безопасные и эффективные способы добывания развединформации, чем командирование на учения, считал он. Среди таких способов полковник называл сведения в прессе, «и притом, весьма обстоятельные», а также «один из агентов штаба округа обязался доставить поздней осенью копию отчета о маневрах из бюро генерального штаба в Вене».
Верность суждений Галкина вскоре подтвердила жизнь. В Германии был арестован капитан Виленского военного округа В. Дрейер, прибывший на учения. За ним вела слежку сыскная полиция, а после задержания капитана обвинили в том, что он выдает себя за другого. Действительно, в гостинице Дрейер вначале зарегистрировался как учитель, а потом сам вписал слово «капитан». К счастью, при нем не было обнаружено компрометирующих документов, и незадачливого разведчика отпустили.
Ситуация оказалась неприятной вдвойне. Советник тайной полиции, допрашивавший Дрейера, признался, что им известны все, кто приехал на маневры.
Это был болезненный, но полезный урок для русской военной разведки. Николай Монкевиц направил в округа циркуляр, в котором обращал внимание подчиненных на более вдумчивую работу в поездках за границу: «Процессы по шпионским делам последнего времени ясно показывали, насколько внимательно наши соседи следят за всеми приезжающими иностранцами, особенно офицерами. Таким образом, сбор различных военных сведений в настоящее время затрудняется еще более, а потому подбор лиц, командируемых за границу, должен проводиться особенно тщательно. В такой же мере внимательно следовало избирать и офицеров, командируемых на маневры иностранных армий».
О чем желает предупредить своих коллег и подчиненных Монкевиц? Да только о том, что обстановка для разведработы ухудшается. И процессы по шпионским делам последнего времени — это тревожный звонок: вероятные противники не желают пускать к себе нежелательных гостей.
Конечно же, русская военная разведка не собиралась свертывать вовсе командировки своих офицеров на учения, однако и расширения этой деятельности не планировалось.
Разумеется, были еще поездки на маневры во Францию, однако они не носили ярко выраженного разведывательного характера. Ведь Париж оставался союзником Российской империи.
Таким образом, подводя итог сказанному, следует подчеркнуть, что заграничные поездки с разведывательными целями под различными прикрытиями сыграли свою положительную роль и внесли определенную лепту в деятельность русской военной разведки между двумя войнами.