40 лет назад в декабре 1979 года начался ввод советских войск в Афганистан. Об этом тяжелом, сложном, опасном этапе — начале войны в ту пору в нашей стране не писал никто. Прошло немало времени, прежде чем удалось пробить стену молчания. Но с годами начальный этап войны был отодвинут другими событиями, во многом забыт.
Сегодня я познакомлю вас, дорогие читатели, с тремя офицерами — Анатолием Береговым, Евгением Пешковым и Михаилом Коноваленко.
Они — пионеры афганской войны. О таких говорят: офицеры первой шеренги. Это они делали самые трудные и опасные шаги. Потом проторенной ими дорожкой, пойдут другие, их знаниями будут пользоваться остальные. Их боевой опыт спас тысячи жизней.
Командующий 40-й армией генерал-лейтенант Юрий Тухаринов вызвал к себе заместителя начальника разведотдела.
— Товарищ подполковник! Почему молчит разведка? Где разведданные?
Анатолий Береговой смотрел на командующего, и впервые в жизни ему нечего было сказать своему начальнику. До Афганистана вся его жизнь — сплошная разведка: он командовал разведывательным взводом, ротой, был начальником штаба, потом командиром разведбата. В Академии им. М.В. Фрунзе учился на разведфакультете. А дальше — начальник разведки дивизии. И вот теперь он, заместитель начальника разведки армии, стоит перед командующим и молчит.
Береговой мог бы объяснить командарму, что эти самые разведданные способна дать только агентурная разведка. Но для ее развертывания надо время. А разведывательные части только вошли на территорию Афганистана, начали размещаться. Впрочем, генерал Тухаринов это и без него знает. Как знает и другое — войскам на войне без разведки нельзя.
Командующий смотрит на разведчика:
— Запомните, подполковник! Мирная жизнь для нас с вами закончилась. Мы на войне.
Бытует расхожее выражение, что разведчики всегда на войне. Это так и… не так одновременно. Да, знать противника и приглядывать за ним надо постоянно. Неспроста во всех боевых уставах подчеркивается, что разведка должна вестись непрерывно, и даже если части и подразделения не осуществляют активных действий, она не должна прекращаться.
Тем не менее, следует признать: разведка в мирное время и в войну, как говорят в Одессе, две большие разницы. Столь ясную и непреложную истину безоговорочно принимают все разведчики. Более того, об этом не устают повторять профессора в военных училищах и академиях. Однако, как говорил великий Иоганн Гете устами Мефистофеля: «Суха теория, мой друг…» И только на
войне приходит глубинное практическое осознание роли разведки.
Сорок лет прошло с тех пор, как советские войска вошли в Афганистан. Началась долгая девятилетняя война.
В 1980 году офицеры Береговой, Пешков и Коноваленко занимали разные должности в системе военной разведки. Подполковник Береговой был заместителем начальника разведки 40-й воюющей армии, подполковник Пешков — начальником оперативного направления разведпункта, а потом разведцентра. Под его руководством «варилась» основная кухня агентурной разведки. Майор Коноваленко работал не в Кабуле, а в составе оперативной группы в далеком административном центре провинции Баглан-ПулиХумри, что на севере Афганистана.
Их взгляд из разных мест, с различных должностей на те события особенно ценен сегодня.
Первая жертва
Кабул их встретил холодом и грязью. Жили в палатках. Разведотдел армии состоял сначала из трех человек. Подчиненные части находились в Туркестанском округе, готовились к вводу в Афганистан.
21 февраля 1980 года моджахеды преподнесли подарок шурави ко Дню Советской армии. Вот как о тех событиях вспоминал один из коллег-сослуживцев Анатолия Петровича: «Ближе к вечеру со стороны города послышался рев толпы, который постепенно усиливался. Через час уже казалось, будто к расположению со всех сторон подходят бесчисленные толпы народа. В разных местах возникали и затихали перестрелки. В городе начался мятеж.
Во многих местах поджигали автомашины, стреляли в госслужащих, в военных».
В планах моджахедов был и захват учреждений, предприятий, в том числе и кабульского хлебозавода. Начальник разведки вызвал своего заместителя:
— Анатолий Петрович, сейчас подойдет взвод из батальона Аушева. Бери из разведпункта двух оперативных офицеров — и вперед к хлебозаводу.
Машина командира взвода пошла первой, за ней вторая, Береговой находился в третьей БМП. Странно, но ни чувства опасности, ни страха не было. Взводный докладывает: «Здесь огромная толпа с ружьями, с кетменями. Перегородили дорогу, кричат, орут. Что делать?»
Интересный вопрос. Будто он прежде только и делал, что деблокировал окруженные моджахедами хлебозаводы. Впрочем, у Берегового не было выбора. Только вперед! Такой приказ он и отдал командиру взвода.
Боевые машины пехоты двинулись с места, и Анатолий Петрович впервые в жизни услышал, как цокают пули по броне. Он нырнул в люк. Первая боевая машина словно разрезала толпу надвое. Моджахеды расступились. Взвод прорвался к хлебозаводу. У ворот перемещались какие-то люди в чалмах, с автоматами.
«Мы сбили духовское охранение, — рассказал Береговой, — подошли к центральному входу. А там афганские вохровцы, охрана завода ведет бой с моджахедами. Они все это время и сдерживали наступающих. Мы, конечно, пришли им на помощь. Вот так я начал службу в Афганистане».
Война есть война. Случалось, и такое. Однако у заместителя начальника разведки армии совсем иные обязанности, чем освобождать хлебозавод от бандитов. Следовало срочно сформировать отдел.
Но даже самый лучший отдел не сможет организовать разведку противника, если у него нет соответствующих частей и подразделений. Этим и занялся в первую очередь подполковник Береговой.
Однако все это делалось ни в один день и не по мановению волшебной палочки. На то, чтобы провести такую объемную работу нужно время. А командующему, штабу армии требовались разведданные. Только ведь и разведчики — не волшебники. Да и задачи такой не стояло, воевать. Как написал в своих воспоминаниях генерал армии Валентин Варенников: «Ю.В. Тухаринов получил задачу развернуть армию (т.е. отмобилизовать ее части), ввести ее в Афганистан и встать гарнизонами в соответствии с предписанием нашего Генерального штаба». Вот так встать гарнизонами. Однако не получилось, начались нападения на наши войска, гибли офицеры и солдаты. Пришлось отвечать. Так мы втянулись в долгую девятилетнюю войну.
— После того, как мы разместили оперативников по разным районам Афганистана, — вспоминает Анатолий Петрович, — вскоре пошли первые разведданные. Тогда и командующий изменил отношение к нам. Приказал, чтобы офицеров разведотдела пропускали к нему без всякой очереди. А то ведь зайдешь в приемную, а там сплошь все с лампасами и большими звездами. А духовский караван уже перешел пакистанскую границу и идет к Асадабаду. Каждая минута дорога.
Пропускают. Докладываешь. Закон был один: заходить к командарму с готовым решением. «Что предлагаешь?», — спрашивает. «Поднять звено вертолетов из Джелалабада и ударить». — «Кто руководит?» — «Оперативный офицер». — «Действуй». Проходит команда, и через определенное время поступает доклад: «Караван уничтожен».
Однако у заместителя начальника разведки работа была не только в штабе, но и непосредственно в войсках. Так случилось, когда одна из мотострелковых бригад готовилась к проведению операции в провинции Кунар. Анатолий Петрович прилетел туда, побывал в разведывательном взводе. Солдаты и сержанты готовились к бою.
Руководил ими офицер, высокий, красивый, одетый в фуфайку-стеганку. Справа на ремне у него висел маузер в деревянной кабуре. Это удивило подполковника. Офицер представился: «Старший лейтенант Стовба, командир взвода». Оказалось, маузер он захватил в одном из боев с душманами: как трофейное оружие.
Старший лейтенант доложил подполковнику Береговому о готовности взвода к боевым действиям. А наутро началась операция. После боя сообщили: комвзвода Стовбу найти не могут. Искали всю ночь и только под утро обнаружили обезображенный труп старшего лейтенанта.
— Это была первая жертва войны, которую я увидел, — признается Анатолий Петрович, — Страшная жестокость. Еще вчера этот красавец-офицер жил, занимался со своими солдатами, строил планы на будущее. Позже я узнал, что он писал прекрасные стихи. И вот теперь он убит, и бандиты надругались над его телом. Для меня это стало жутким потрясением.
Бывать на операциях приходилось часто. Но случались и вовсе критические моменты. Поступает радиограмма от действующей разведгруппы: три семерки (SOS). «Веду бой. Прошу эвакуацию. Двое раненых, один убитый». Береговой докладывает о случившемся начальнику штаба армии. «Надо лететь»,— приказывает генерал Тер-Григорянц.
КП авиации находился на втором этаже штаба. Подполковник быстро направляется туда. Полковник Махонин из штаба армейской авиации осуществляет связь с разведотделом. Приходится постоянно с ним работать. Офицеры понимают друг друга с полуслова.
— В районе Гардеза разведгруппа терпит бедствие.
— Есть. Принято. Даю команду полковнику Павлову.
После этого дорога на аэродром. Там его ждут два вертолета. Береговой бежит к ведущему. Машины взлетают и ложатся на курс в заданный район. Командир разведгруппы выходит на связь с «вертушкой».
— Это была обыденность, — говорит Анатолий Петрович. — Сейчас иногда вспоминаю, неуютно становится. Духи лезут и лезут. Ведут огонь. А мы на высоте. Помогаю командиру группы погрузиться в вертолет, у него перебито бедро. Стою спиною к духам. Один удар и все. Мог погибнуть много раз. Возвращаемся, выходим из вертолета, командир показывает: «Смотри, весь бок в пробоинах».
Впрочем, «погибнуть» можно было и не в бою. Я неспроста взял это слово в кавычки. Могли, образно выражаясь, и свои «выстрелить в спину». У Берегового вроде и врагов не было на той войне, кроме духов, разумеется, а подставили его, что называется, по полной. А произошло это так.
Боевые действия шли невдалеке от афгано-иранской границы. Анатолий Петрович был в составе оперативной группы. Утром прилетает начальник штаба армии. Увидев Берегового, поздоровался и говорит: «Иди, пообщайся с командиром ведущего вертолета». Подошел. Летчик сообщает информацию: когда они заходили на посадку в двух километрах отсюда, заметили группу в полтора десятка человек, все с оружием.
Подполковник быстро организовал трех солдат-разведчиков, прыгнули в вертолет и полетели. Пилот повел борт низко над землей, и вскоре разведчики увидели в иллюминаторы разбегающихся в разные стороны людей. «Духи, — сказал кто-то из солдат. — С той стороны границы идут».
Анатолий Петрович дал команду: «Наносим удар». Летчик успешно справился со своей задачей, потом посадил вертолет. Незваных гостей обыскали. У каждого в кармане обнаружили удостоверение исламского комитета. Все, как положено, с фотографией. Судя по всему, духи шли из лагеря подготовки моджахедов. Снабжены по полной: оружие, боеприпасы, медикаменты, сухой паек.
Возвратившись в лагерь, Береговой доложил обо всем начальнику штаба, показал документы. Генерал обрадовался: «Как я тебя нацелил!»
Казалось бы, вот и вся история. Ан, нет. Она имела свое гнусное продолжение. Кто-то накатал «телегу», мол, подполковник Береговой дал команду пилоту, и расстреляли ни в чем не повинных мирных афганцев. Вызывает Анатолия Петровича начальник особого отдела и, ухмыляясь, спрашивает:
— А расскажика мне, разведчик, кого вы там поубивали?
— Бандитов мы там поубивали, — отвечает Береговой.
— Нет, дорогой, по моим данным, это были простые афганцы.
Пришлось вынуть из полевой сумки документы.
— А еще можем пройти на склад. Там оружие этих «мирных афганцев» храниться, все до единого ствола по описи.
Начальник особого отдела был страшно недоволен таким разворотом событий. Какое резонансное дело можно было бы состряпать: заместитель начальника разведки армии с вертолета поубивал мирных афганцев! Но, судя по всему, этого подполковника голыми руками не возьмешь. И тогда особист решил изъять документы и уже ручки протянул. А документов нет. Попробуй докажи, Береговой, что ты не верблюд. Но и тут не вышло. Анатолий Петрович вернул документы в свою сумку.
Однако, несмотря на все доказательства, начальник особого отдела закусил удила и упрямо настаивал на своем: Береговой угробил простых афганцев. Дело дошло до посла СССР в Афганистане Табеева. Прилетел сам Ахромеев. Подполковник в который раз дал объяснение, предъявил документы. Вместе с прокурорскими работниками они вылетели на место происшествия. Вскрыли захоронения. Выяснилось, что это банда моджахедов, которая прошла подготовку на территории Ирана.
Доложили Ахромееву. Тот приказал представить Анатолия Берегового к награждению орденом Красной Звезды.
Первый привет войны
— Те, кто писал и говорил, — будет позже вспоминать Евгений Пешков, — что афганцы встречали наши войска с радостью, с цветами, безбожно врали. Все обстояло наоборот. Это стало понятно, как только машины въехали в город. Несмотря на сильный мороз, на улицах было много людей. Так вот по дороге не встретилось ни одного приветливого лица. Большинство были хмурыми, злыми.
Некоторые, оглядев машины, отворачивались. Многие плевались, кто-то грозил кулаком. Дополняли не радостную картину наши военные машины с пробитыми пулями ветровыми стеклами, шедшие навстречу».
Однако, приказ есть приказ. Цветами ли встречали афганцы, плевками ли, следовало начинать работу. Что, собственно, и сделали разведчики. Установили палатки: две большие для солдат и офицеров и одну малую, штабную. В них и разместились.
Первая ночь прошла спокойно. Спали в одежде. Ночью просыпались от холода: это означало, что дежурный солдат-истопник засыпал.
Утром продолжали благоустройство жилищ, а к обеду война прислала свой первый привет. Свидетелем этого привета стал Пешков. А случилось следующее: мимо него, неся наперевес алюминиевый бачок с водой, проходил повар. Он готовил обед на полевой кухне. В ту же минуту Евгений Алексеевич услышал отрывистый, непривычный звук: «чок!» И из бачка полилась тонкая струйка воды.
Повар даже испугаться не успел. Пулю из бачка достали и вручили ему как сувенир. А вечером в Москву ушла шифровка: «Расположение части подверглось обстрелу из стрелкового оружия. Жертв нет».
И вот собран в единый кулак весь личный состав, техника и оборудование разведывательного пункта. А поскольку вместе с последней колонной прибыл и радиоузел, предстояло отработать важнейшую составляющую — организацию бесперебойной передачи развединформации. Ведь, как известно, даже самая ценная информация ровным счетом ничего не стоит, если она не поступила вовремя.
А вот тут-то и появились первые прорехи. Да, хороший лозунг был в Советской армии: «Учить тому, что необходимо на войне». И, право же, теоретически они знали, как это необходимо, но вот практически… Практически никто из них на войне не был, как говорят, пороху не нюхал, боевого опыта не имел. Потому опыт этот пришлось обретать в бою.
Для Пешкова наступили горячие деньки. Оперативные группы в своих районах обосновались, однако радиосвязь с ними была явно неудовлетворительной.
— Сказывался недостаток практики, как на узле, так и у корреспондентов-офицеров, — вспоминал о том времени Пешков. Радисты подолгу торчали в эфире. Узел не умел правильно выбрать полосу прохождения частот, непрерывно гонял их по диапазонам. Телеграммы были пространными и часто не поддавались расшифровке. Начальник пункта полковник Халиков поглядывал на меня свинцовым взглядом. А что тут сделаешь — приобретение опыта — это вопрос времени.
…Первая совместная войсковая операции, проводимая нашими войсками совместно с афганскими силами против мятежников в Кунаре принесла и первые сюрпризы.
В штаб руководства из состава пункта выделили двух офицеров-разведчиков: майора Игоря Клокова и радиоинструктора капитана Калинина. Вечером следующего дня от них пришла радиограмма. Радиоузел принимал ее долго и мучительно. Видя эти мучения радистов, командир пункта приказал посадить на прием телеграмм самых опытных офицеров и прапорщиков. Однако и это не помогло. Уже заполночь посыльный принес с узла связи радиограмму. Шифровальщик безуспешно пытался ее расшифровать. К работе подключились командир полковник Халиков и начопер подполковник Пешков. Бились более двух часов. Безуспешно. Шифрограмма не раскрывалась.
Так война давала им свои первые жесткие уроки. А сколько их еще будет впереди…
Заканчивался февраль. В последний день месяца Пешков вместе с бойцами отдельной роты спецназа выехал на аэродром. Из района операции в Кунаре сообщили, что взят в плен крупный руководитель мятежных отрядов по кличке Волк.
Евгению Алексеевичу было приказано разместить моджахеда и провести допрос. Судя по всему, Волк знал многое и в своей провинции, и на сопредельной территории Пакистана. Словом, подполковнику предстояло впервые столкнуться лицом к лицу с реальным противником. Не в телеграммах и шифровках, а напрямую.
Когда вертолет МИ-8 сел и выключил двигатели, из него вывели маленького, худенького, с острым горбатым носом и затравленными глазами пленника. На нем была какая-то грязная накидка, на ногах резиновые калоши на босу ногу. Евгений Алексеевич поначалу даже растерялся: и это крупный главарь моджахедов?! И тогда показалось, что уж этого заморыша они расколют на два щелчка. Тем более, что Волк был для них очень ценен. Советские офицеры в разных районах Афганистана только разворачивали оперативную работу, а командование уже требовало развединформацию. Вот она, эта ценная развединформация, стоит перед ним в калошах на босу ногу и затравленно озирается.
Разместили Волка в небольшой сторожке, невдалеке от дворца Амина. Она была с десяток квадратных метров площадью, с крепкой дверью и одним окном. Там поставили солдатскую кровать с матрацем и подушкой, принесли небольшой стол и два стула. Организовали круглосуточную охрану и питание пленного.
На ночь Волка оставили в покое, а утром Пешков начал допрос. Он заранее продумал вопросы и стал задавать их. Волк молчал.
Пешков перекурил и принялся снова. Пленник испуганно смотрел на него и не произнес ни слова. Прошел час, другой…
Вечером Пешков взял с собой переводчика. Толку никакого. Ночью пришла идея поговорить с Волком на пушту. Может он и вправду фарси не знает? Ерунда, конечно, но все-таки.
Утром стало ясно, что пушту тут не причем. Все, что удалось выжать, это два слова: «Пехавар, Пехавар».
Вечером, во время допроса к ним в сторожку заглянул командир разведпункта.
— Ну, что говорит? — спросил он.
— Ничего не говорит. Молчит вторые сутки.
— Вы просто разговаривать с ним не умеете, — усмехнулся Халиков. — Я сам допрошу.
Пешков уступил ему стул. Полковник местный язык знал неплохо. Начал спокойно, даже дружелюбно. Однако дружелюбие вскоре начало таять. Улыбка исчезла, и в глазах полковника появился металлический блеск.
— Пленник жестами попросил пить, — вспоминал Пешков. — Ему передали кружку. Он жадно приник к ней. В следующий момент командир резким ударом выбил кружку. Пленник без звука скатился со стула и забился, как затравленное животное, в угол.
Некоторое время в сторожке было тихо.
— Все, представление окончено. Поехали, — сказал Халиков, и все потянулись к своим машинам.
Утром пришел командир взвода бойцов, которые охраняли Волка. Ночью тот попытался совершить побег, и был застрелен.
Вот такая непростая история. С Волками им предстояло теперь воевать.
Первый караван из Пешавара
Это только в кино да в поэмах романтично звучит фраза: «Они были первыми». Первым трудно везде, а на войне в особенности. Но Коноваленко трудностей не боялся. В Кабуле ждали оперативную информацию. Но для того, чтобы ее добыть, надо иметь агентуру. А агенты — не грибы, сами по себе не растут. Дело это не только сложное, но и крайне опасное. Ибо на весах — судьба, а порою и жизнь человека.
— Сначала мы вышли на секретаря горкома партии Пули-Хумри, — вспоминает Михаил Коноваленко. — Мужик толковый, бывший инженер, горняк. Он стал нам подсказывать, к кому обратиться, с кем поговорить. Предлагал знающих людей.
Так постепенно стали обрастать агентурой. Конечно, работа опасная. Гибли эти люди, что говорить. Было и у меня такое. Как-то приехал я в районный центр. Там готовилась войсковая операция. Поскольку должность моя официальная — советник по связям с местным населением, вот и собрал человек восемь из местных. Среди них был и наш агент. Поговорил с каждым о том, о сем. Может с агентом я немножко дольше посидел. Но духи вычислили, наш человек погиб.
Да, развединформация стоила дорого. Гибли не только агенты, но и офицеры разведпункта. Так в Герате в засаду попала машина разведчиков. Пуля вошла в горло Николаю Дегаеву. Он умер мгновенно. Впрочем, и сам Коноваленко чудом остался жив. Пуля шла прямо ему в живот, но зацепила воздуховод УАЗа и изменила траекторию.
Но все это будет потом, а пока он начинал свою деятельность в Пули-Хумри. Надо было решить множественные бытовые проблемы — устроиться самим, найти укромное место для радиста, разобраться с возможностями передвижения, но главное «въехать» в оперативную обстановку. Казалось, в столь короткий срок сделать это невозможно. Но Коноваленко сделал. У него была проверенная информация по банде в 300 штыков, которая окопалась в кишлаке Хукумати — Даханаи — Гори, что в трех десятках километров от Пули-Хумри.
Были в загашнике у Михаила Ивановича и еще кое-какие ценные данные. То, что случилось потом, превзошло все ожидания. По развединформации Коноваленко была проведена операция. А в Кабуле, в разведпункте получили шифрограмму: «Плато 5 км северо-восточнее Хукума и Даханаи — Гори. С 20 часов 2 июня ожидается ночевка каравана с оружием и боеприпасами. По имеющимся данным 3 кпвт, 5 дшк, до 80 единиц стрелкового оружия, большое количество противопехотных и противотанковых мин. Все китайское. Караван использовал маршрут Пешавар — Ваханский проход — Файзабад — Талукан-Кундуз-Баглан».
Важным было не только то, что полностью подтвердились данные Коноваленко и то, что трофеев оказалось в три раза больше, но сама развединформация оказалась не местной, локальной, а стратегической. Однако ценность ее будет осознана значительно позже. А тогда, в начале войны, ни полковник Халиков, ни штаб 40-й армии, да и сам командарм и предположить не могли, что вскоре караваны моджахедов станут одной из основных опасностей для частей Советской армии и их постоянной головной болью. А уж для военной разведки и подавно. Для оперативных групп, разбросанных по стране, борьба с караванами противника станет важнейшей задачей. Более того, караванная опасность окажется настолько серьезной, что для борьбы с нею на территорию Афганистана будут переброшены силы спецназа ГРУ.
Так вот, первым на эту стратегическую опасность указал именно он, майор Коноваленко.
Оперативную работу майор Коноваленко любил. Более того, можно с уверенностью утверждать, что способности к этому кропотливому, сложному делу были заложены в него от природы. Умел Михаил Иванович разглядеть в том или ином афганце, который, казалось бы, ничем не отличался от других, будущего агента. Впрочем, разглядеть — это полдела, его надо завербовать, убедить работать на себя, подготовить, и направить в банду моджахедов. И вот тут наступает момент истины: вернется ли он назад, сумеет ли добыть нужную развединформацию, не разоблачат ли его, не поставят к стенке. Ведь «духи» скоры на расправу.
Майор Коноваленко старался сохранить жизнь агентам. И в то же время выполнить боевую задачу. А задач этих было хоть отбавляй. «Духи» подбрасывали их с постоянной регулярностью. Примерно через месяц после прибытия Михаила Ивановича в Пули-Хумри повадились они по ночам вести обстрелы городка советников, а также наши посты и заставы на дорогах.
Естественно, начальство строго спрашивало с разведчика Коноваленко: как угомонить моджахедов? А как их угомонишь, когда не знаешь, кто это делает, откуда? Словом, Михаил Иванович искал выход из создавшейся ситуации. Однако выхода пока не было.
Но вот однажды, заглянув к местным хадовцам, Коноваленко увидел на допросе тщедушного, грязного измученного паренька. Чувствовалось, допрашивали его давно. Майор поинтересовался, кто такой. Ему сказали, что это духовский связной из ущелья Нахрин. «Связной, связной…» — повторял про себя Коноваленко, чувствуя, как начинает вырисовываться интересная задумка. Теперь оставалось уговорить начальника местного ХАДа капитана Арифа Хушдара отдать связного.
Капитан с трудом согласился. «Дух» уже терял сознание, когда афганцы вывели его к машине Коноваленко. УАЗ направился в полковой медсанбат. Местный доктор откачал пленника, привел его в порядок, и машина покатила в городок советников. Там в гостевом домике уже был накрыт стол, и майора вместе со связником ждал переводчик Равшан Салихов.
Коноваленко налил рюмку водки себе и афганцу. Тот пить не стал, но поел. Было видно, что он пришел в себя и с интересом поглядывал на своих спасителей.
— Объясни ему, — кивнул Михаил Иванович переводчику, — бояться не надо. Ничего дурного мы ему не сделаем. Вот поест, отдохнет и может отправляться на все четыре стороны.
Салихов вопросительно посмотрел на майора: правильно ли он понял командира, что тот отпускает пленника. Коноваленко утвердительно кивнул, мол, не сомневайся, все ты правильно понял.
— Но есть одно обстоятельство, Равшан. Скажи, что я прошу узнать, кто обстреливает город, какими силами организуются вылазки, какое у них оружие и где ждать очередное нападение.
Переводчик медленно, чтобы ни упустить ни одного слова, объяснил пленнику предложение майора.
— А еще добавь: за каждую информацию он будет получать от меня по 500 афгани. Он согласен?
Салихов перевел. Афганец глянул на Коноваленко и кивнул. Договорились, что Михаил Иванович и Равшан будут ждать его с известиями через три дня.
— Три дня прошли в напряженном ожидании, — напишет позже начальник и сослуживец Коноваленко Евгений Пешков. — Что бы майор ни делал, он постоянно возвращался к одному вопросу: придет или не придет необычно завербованный агент, и если придет, то с чем? К вечеру третьего дня, когда уже начало смеркаться, он заперся с Равшаном в гостевой и чаще, чем обычно выходил на улицу, испытывая какой-то нервный зуд от тягостного ожидания. И все же появление агента он прозевал. Вкрадчивый стук в дверь раздался совершенно неожиданно для него, когда он сидел, тупо созерцая развернутую топографическую карту и пытаясь определить откуда будут проведены очередные обстрелы. Когда Равшан впустил агента, Коноваленко облегченно вдохнул и расплылся в улыбке.
Вскоре начальник оперативной разведгруппы доложил руководству информацию об организаторах обстрелов, привлекаемых духовских силах, огневых позициях и, что самое ценное, о планируемых налетах.
Спланированная спецоперация включала в себя три составляющих: бомбардировку с воздуха близлежащих к Нахрину кишлаков, где и располагались духи, организация ночной засады в ущелье и, наконец, артиллерийское минирование и пристрелка ущелья и вершин.
Все это дало свои результаты. Обстрелы с этого направления практически прекратились.
Возвратившись с войны, офицеры Береговой, Пешков и Коноваленко продолжали служить Отечеству. Береговой окончил Военную академию Генерального штаба и стал генералом. Пешкова назначат в Москву, в Центральный аппарат ГРУ, но по восемь месяцев в году он проводил в Афганистане. Коноваленко уехал в командировку в Анголу, потом стал военным, военно-воздушным и военно-морским атташе в Намибии.
М. БОЛТУНОВ